Всевозможные сферы духовной жизни человека порознь выделяют эти сферы, как философия и вера. Они есть испокон веков, обе аккомпанируют человека. Обе отыскивают ответы на нескончаемые вопросы бытия и сосуществования, пространства человека в мире и о самом мире, а еще на почти все иные вопросы, на которые все ещё не есть конкретных и неопровержимых ответов. 
Философия и вера имеют абсолютно всевозможные задачи и всевозможные по существу формы духовной работы. Вера – это жизнь в общении с Богом, имеющая целью ублажение собственной необходимости людской души в выручке, в отыскании последней крепости и довольстве, незыблемого добросердечного спокойствия и веселья.  
Философия - абсолютно автономное от каких-то собственных интересов высочайшее, оканчивающее постижение бытия и жизни методом усмотрения их безоговорочной первоосновы. 
Разнородные формы духовной жизни совпадают меж собой в что отношении, собственно что обе они осуществимы только сквозь направление сознания на раз и что же объект — на Бога, вернее, сквозь живое, искусное усмотрение Бога. Естественно, отвлеченно рассуждая, вполне вероятно предположить для себя и оборотное соответствие — как раз безупречное расхождение стезей воплощения обеих задач. К примеру, в буддизме, собственное выручка отыскивается не на пути общения с Богом и где, с иной стороны, интеллект тщится настигнуть жизнь и вселенная не из его нескончаемой и безоговорочной первоосновы, — там меж религией и философией ничего совместного, они не то собственно что противоречат первичной, они в данном случае например же не соприкасаются меж собой, как, музыка. Дело как раз в том, собственно что эти, абсолютно расходящиеся пути сущность и для религии, и для философии пути надуманные, не приводящие к цели, и что, напротив, истинное воплощение задач и что и иной вполне вероятно лишь только на путях, основных к одной и что же цели — к Богу. В отношении религии это заявление не настоятельно просит особенного подтверждения, мы можем тут безмятежно дать отдельным парадоксалистам работа, назло общечеловеческому опыту, аргументировать обратное. Напротив, в отношении философии это тезис, требующий окончательного уяснения и подтверждения, вовсе ещё не исчерпанного прошлыми совместными соображениями. 
Прогрессивному сознанию, в случае если оно мыслит в мнениях, ближайших к вышеизложенным суждениям, ведется практически невозможным или же абсолютно невыполнимым, дабы то безоговорочное, которое в философии надо как высочайшая закономерная категория, объединяющая и упорядочивающая абстрактное постижение бытия, совпадало с живым собственным Богом, которого настоятельно просит и коим одним лишь только имеет возможность ублаготвориться религиозная религия.
2 сомнения появляются тут, которые с различных сторон выражают, в сути , 1 и ту же трудность. В случае если рассуждать с иной стороны, то религиозная мысль Бога, по-видимому, противоречит целям философии в что отношении, собственно что подразумевает в природе Бога и вследствие того в живом отношении к Богу момент потаенны, непостижимости, неадекватности людскому интеллекту, за это время как задачка философии как раз в что и произведено, дабы до конца взять в толк и приписать первооснову бытия. Все логически доказанное, понятое, до конца ясное, уже что наиболее лишается собственной религиозной значительности. Бог, математически доказанный, не есть господь религиозной веры. Отсель ведется, что, в случае если бы в том числе и философия вправду узнала настоящего Бога, обосновала его бытие, объяснила его качества, она как раз данным лишила бы его такого значения, который он содержит для религии, т. е. уничтожила бы самое драгоценное, собственно что есть в актуальный религиозной вере. Колебание множества религиозных натур, коим нередко видится, собственно что чем больше философия религиозна по собственному предмету, т. е. чем упорнее она занята закономерным постижением Бога, что она опаснее для цели религии — для живого, верующего обладания неизреченным источником выручки. Ход  приводит временами философию к убеждению, собственно что ее настоящая задачка это взять в толк Бога, что наиболее истребить ту безотчетность и загадочность Его, которая присваивает религии нрав интимной веры; философия есть в данном случае, как у Гегеля, подмена бессознательной, подсознательной веры ясным познанием — преодоление веры познанием. Я считаю, собственно что невозможно в одно и тоже время болеть отрада актуальный любви к человеку и взыскивать такого же человека как объект морозного научного анализа, например невозможно в одно и тоже время верить в Бога и логически постигать его. 
В ином нюансе трудность воспринимает форму иного сомнения. Господь религиозной веры, ключ собственного выручки нужно есть жива лицо. Но, по-видимому, из всех категориальных форм, в коих имеет возможность мыслиться центральное философское понятие первоосновы бытия, менее годящейся считается как раз конфигурация актуальный личности. 
В базе обоих колебаний лежит в конечном счете, как уже предписано, 1 трудность и надобно принять, собственно что это есть вправду ответственная трудность — 1 из глубочайших и наиглавнейших философских задач,— в различие от такого легкоразрешимого противоречия, с коим мы имели дело повыше и которое вытекало только из поверхностных и абсолютно неверных очевидных представлений о сути философии и религии. Трудность данная объединяется к вопросу: имеет возможность ли философия, которая есть постижение бытия в закономерной форме мнения, совместно с что не быть рационализмом? Заслуживает интереса, собственно что данный вопрос считается решающим не лишь только для согласования философии и религии, но и для способности самой философии. В самом деле, философия – это постижение бытия в системе мнений и, с иной стороны, постижение его из его безоговорочной и всеобъятной первоосновы. Казалось бы, мы стоим перед роковой проблемой: или мы ищем само безоговорочное, выходящее за пределы всего конечного и — что наиболее — логически выразимого, и за это время мы не можем вправду познать и логически зафиксировать; или же мы ищем лишь только закономерную систему мнений и за это время всякий раз находимся в сфере лишь только условного, личного, производного, не доходя до истинной первоосновы и целостного всеединства бытия. В обоих случаях задачка философии остается неосуществленной. 
Простое заблуждение в осознании пропорции меж философией и религией в данном пункте произведено в том, собственно что ощущение потаенны ведется условием, преграждающим познавательное вторжение, и, напротив, влечение к знанию — мощью, разрушающей кроткое ощущение потаенны и в следствие этого благоприятствующей самомнению атеизма. В реальности, визави, религиозное ощущение потаенны и глубиной бытия есть 1-ое и важное условие становления философии, за это время как самомнение атеизма в корне убивает самый инстинкт философствования и есть в подобный же мере отрицание философии, как и религии. Вероятность и в том числе и приватные случаи промежных форм — дефицитности философской энергии спасибо чему идея, не проникая до последней глубины, замирает на полпути, становит для себя тут последние границы и, упрощая бытие, способствует полу неверию или же бедности и схематичности религиозного сознания,— естественно, не отрицает, а быстрее одобряет ведущее, разъясненное нами соответствие. В реальное время борение меж разумами, глубинными, т. е. ощущающими глубину и не иссякающую сложность жизни, и разумами плоскими, воображающими, собственно что жизнь просто возможно, как карточный домик, различить на части и вновь сложить по собственному усмотрению, есть в подобный же мере борение за религиозное, как и за философское, мировоззрение. 
Дорога обретен к разрешению 2 сомнения. Не все, потому что мы его выскажем в жесткой и логически жесткой формуле, по которой Господь веры есть гуманоид подобная лицо. Но в данном виновата лишь только односторонность и закономерная упрощенность самой формулы. Ни Господь религии, ни Господь философии не есть то несложное и однозначное оглавление , к которому его объединяет данная формула, как раз вследствие того, собственно что он есть до этого всего не исследуемая глубина и неистощимое достояние. Он есть полнота всех определений, ибо стоит превыше всякого из их в отдельности; и вследствие того одно определение не противоречит в нем другому — под условием, собственно что любое из их берется в следующем значении, не как исчерпающее адекватное познание самой его сути, а как раз только как уяснение одной из его сторон, имеющее — в мощь коренного целостности его сути — только символическое смысл для определения цельного. Так как и Господь религиозной веры имеет — при 1 же попытке какого-нибудь однобокого его определения — большое количество противоречий, которые в реальности сущность не противоречия, а антиномии, согласуемые в высочайшем, сверх оптимальном единстве. В случае если глядеть с иной стороны, то философское знание только надуманным образом приковано к обозначенному безличному и как бы непонятному мнению Бога как некоего только всеобъятного начала. Кажущаяся неизбежность данной веяния выливается только из однобокого лимитирования задачки философии теоретическим миро постижением. Конечный ключ и аспект философского познания есть  1 только бесстрастная, чисто созерцательная чутье беспристрастного бытия, а целый и актуальный церковный навык — осмысляющее искусное изживание последних глубин жизни. Классическое школьное осознание философии — потому что оно в общем допускает философию, как метафизику или же онтологию — усматривает в последней оглавление “теоретической философии” и изолирует от нее в качестве особенных, дополнительных и кроме того сравнительно второстепенных секторов экономики философского познания — “этику”, или же “практическую философию”, “эстетику”, “философию религии”, “философию истории” и т.п. Но потому что мнят, собственно что аналогичным разделением буквально проявлена внутренняя конструкция философского познания, вытекающая из структуры самого ее предмета, — это есть небезопасное заблуждение, уводящее церковный взгляд от истинной природы предмета философии. С одной стороны, философия есть онтология или же “теоретическая философия”, ибо философия везде и всюду узнает истинно-сущее; и, с иной стороны, — собственно что тут тем более принципиально — настоящая онтология есть не бесстрастное исследование чуждой духу и только снаружи ему грядущей картины бытия, а постижение безоговорочного бытия, объемлющего и всю духовную жизнь самого субъекта познания — людской личности. Но познавательная направление на безоговорочное в данном, единственно настоящем его значении подразумевает церковный навык не как наружное созерцание, а как основанное на настоящем внутреннем переживании постижение существа и значения жизни. Совокупа всех мучительных колебаний, исканий и достижений религиозного навыка, объединяемая в теме “о значении жизни”, — неувязка вины, возмездия и прощения, собственной ответственности и людского бессилия, предопределения и свободы, действительности зла и благости как раз Сущего, хрупкости эмпирического существования и не уничтожаемой личности — заходит как легитимная и важная содержание в состав онтологии, стоящей собственного имени учения о бытии. 
Идет по стопам лишь только памятовать об данном первичном и ведущем бытии, сконцентрироваться на нем и как раз в нем видать конечный аспект познания, дабы все соответствие, которое с первого взора видится запутанным и практически неразрешимым, стало — по последней мере, в принципе — до самоочевидности ясным. Есть не 2 правды, а лишь только 1 — и она там, где есть предельная полнота и конкретность. Ключевое все же в том, дабы владеть актуальный навык самой действительности. Там, где вера воспринимает догматы веры не за символические и загадочные обозначения божественной природы, а за завершенные и исчерпающие адекватные его раскрытия, превращая их что в однобокие закономерные определения, или же где философия мнит в отвлеченной системе готовых формул квалифицировать до конца последние глубины действительности, — только там вероятны — и в том числе и неминуемы — инциденты меж философией и религией. Внутренняя ассоциация и интимное сродство философии и религии были более всего затуманены наивно-дерзновенными поползновениями рационализации догматов веры, компрометирующими и философию и вероисповедание. Загадочные и многозначительные верующие интуиции — плод духовного навыка религиозных талантов и соборного религиозного сознания, — практически труднодоступные по собственной глубине неискушенному опыту среднего человека, дискуссируются временами — и при их обосновании, и при их опровержении — как обычные правды, смысл коих доступно здравому смыслу и имеет возможность быть установлено простым закономерным анализом. Жалка та мудрость, которая в несведущем самомнении отрицает догмат Троицы на что ординарном основании, собственно что кол не равна трем; но несколько философской мудрости и в дерзновенной попытке, не проникнув экспериментально в данную тайну, надуманным образом “доказать” ее логически, методом абстрактного анализа бедной содержанием и аморфной совместной идеи Божества.  
Философское познание по собственным достижениям нужно отстает от достижений конкретного религиозного проникания в глубины бытия. На это есть немаловажные причины, коренящиеся в самой природе обеих духовных деятельностей. Религиозная религия, будучи живым, конкретным чувством и переживанием Божества, не нуждается для собственных достижений в обузе интеллектуальной работе здравого объяснения и обоснования собственных истин. Вера, как предписано повыше, имеет нужно, в качестве собственной ведущей опорной точки, момент конкретного собственного усмотрения истинности, она абсолютно не нуждается в том, дабы это конкретное усмотрение распространялось на все оглавление религиозной веры. Визави, для нее свойственно, собственно что данный момент конкретной очевидности присущ восприятию правдивости, абсолютной истинности источника душеизлияния — будет ли то самое Божество или же что или же другой посредник меж Богом и человеком, и— в мощь чего оглавление душеизлияния покупает косвенную достоверность правды, сообщенную самоочевидно надежным очевидцем. Поэтому-то достоянием собственной веры имеет возможность быть — и в том числе и нужно случается — оглавление соборного религиозного навыка, со всеми входящими в его состав достижениями религиозных талантов. Данным достигается вероятность полноты, богатства и глубины религиозного душеизлияния, абсолютно недосягаемые для философского познания. Ибо но философскому познанию не поставлено тут практически никаких принципных препятствий и не закрыта вероятность долгих достижений, впрочем требуемое природой философского познания логическое согласие содержания готовит для него буквально невыполнимым внедрение в одной системе всей полноты религиозного навыка населения земли. Только полнота и разнообразие всех философских достижений людской думы в принципе имеет возможность замерзнуть на уровне его религиозных достижений и данная полнота имеет возможность быть дана лишь только духовно-исторической интуиции, но не проявлена правильно в какой-нибудь единственной системе. 
То есть, мы видим, собственно что философия и вера, владея вблизи совокупных качеств, содержит еще немаловажные различия в раскладе к знанию, в осознании правды, в объекте исследований, а еще в обыкновениях и наличии/отсутствии культовой стороны появления. При данном обе сферы духовной жизни человека уходят корнями в дальнее прошедшее и, наверное, берут свое начало из совместной точки. На протяжение всей ситуации населения земли философия и вера то конфликтовали меж собой, то постарались отыскать некоторый консенсус и соединиться. В XVIII в. было замечено это назначение философии, как философия религии, имеющая в качестве предмета изучения именно вероисповедание, она жаждет ответить на вопрос «Что есть вера как таковая?». Впрочем до сих времен равновесие меж философией и религией остается достаточно непрочным, например как названные выше различия меж данными сферами жизни представляются основными. 
Я считаю, собственно что неподдельная религия для собственной реализации с потребностью обязана перебежать в личный высоконравственный геройский поступок — в дело служения людям. И в следствие этого вера содействует единению людей в любви и добре.