Тема 2. «Культура и цивилизация»

«КУЛЬТУРА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ» КАК ОСНОВНОЙ ВОПРОС СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ

Понятия «культура» и «цивилизация» в обыденном языке употребляются как синонимы. Но для философии и культурологии разделение этих понятий — вопрос принципиальный. И дело не только в том, что на идее противопоставления культуры и цивилизации построено большин­ство культурологических концепций XIX и XX веков. Что более существенно, сам ход историче­ского процесса в Европе и России наглядно показывает, что ценности культуры и цивилизации не только не совпадают, но и находятся на различных полюсах системы ценностей. Мы стали очевидцами, как современная цивилизация буквально вытесняет многовековые завоевания человечества в сфере Духа.

Цивилизация и культура, понятые в качестве оппозиционных понятий, позволяют сопоставить их с «духовно-тварной» природой человека, его дуальностью и противоречивыми тенденциями в его духовном бытии. Понятия цивилизации и культуры в статье понимаются как совокупность материальных ценностей (цивилизация) и ценностей духовных (культура). Автор убежден, что в такой интерпретации эти системы приобретают трагический характер. Игнорирование цивилизационных вызовов современному миру чревато превращением человека в специалиста, его жизни в работу. В рамках «цивилизованных» отношений человек рискует деградировать до штамповки, социального эрзаца, потеряв собственно человеческие качества, индивидуальность, лицо, уникальность. Развитие техногенной цивилизации в ущерб культуре грозит нам нивели­ровкой духовных ценностей, накопленных человечеством веками. А значит, наша история риску­ет превратиться в дорогу в никуда.

Проблема соотношения понятий «культу­ра» и «цивилизация» интересует ученых уже несколько столетий, начиная от философов, которые стояли у истоков развития цивилизационных процессов, заканчивая современ­ными исследователями. Тем не менее, эта проблема остается актуальной, учитывая, что противоречия между культурой и цивилизацией не только не разрешились, но, напротив, обостряются с новой силой.

Для того чтобы не возникало разночтений, определим с самого начала, что мы будем по­нимать в настоящей работе под категориями «культура» и «цивилизация». Из многообразия определений, которыми переполнена научная литература, мы хотим выбрать наиболее при­емлемую для нас традицию и остановиться на том, что культура есть совокупность духовных ценностей, а цивилизация — совокупность цен­ностей материальных. И как бы ни разнилась терминология в рамках указанной парадигмы («культура есть наивысшие проявления духов­ной жизни человечества», «культура — восхож­дение человечества к Духу», «культура включает в себя мировоззрение, религиозные ценности и художественное творчество» и т. д.), для нас важно зафиксировать, что культура соотносит­ся с понятием «дух», «духовность», а цивилиза­ция — с понятием «материя». В определенном смысле такая постановка проблемы есть не что иное, как формулирование основного вопроса культурологии. И это вполне логично: в философии основной вопрос звучит как проблема отношения материи к сознанию. В культуро­логии — как проблема отношения цивилизации к культуре.

Необходимо сделать еще одну оговорку. Наши оппоненты часто задают, на первый взгляд, вполне резонный вопрос: зачем вооб­ще разделять эти понятия? Ведь в реальности объекты культуры и цивилизации не существу­ют независимо друг от друга. Мир существует как сплетение материи и духа, объективного и субъективного. Зачем же искусственно отде­лять одно от другого?

Ответ на него лежит в плоскости учебно­го курса по философии и методологии науки для начинающих студентов. Наука на то и на­ука, что изучает идеальные объекты. Менделе­ев никогда бы не создал свою периодическую таблицу, если бы следовал такой логике. Ведь в природе не существует ни чистых элементов, ни лабораторных реакций. Как могла бы раз­виваться физика, если бы не такие понятия, как «идеальный газ», «абсолютный покой», «абсолютный вакуум»? Зачем в таком случае существует наука всех наук — математика, если ее основное содержание — числа — вообще не имеют аналогов в живой природе?

Логика и философия разделяют такие по­нятия, как «природа» и «сущность» явления. У явления природа может быть многообраз­ной, а сущность одна, поскольку лишь она фиксирует уникальность явления, то неповто­римое качество, которое выделяет его из ряда схожих объектов. В случае с объектами куль­туры и цивилизации, их природа дуалистична: мы всегда в них можем найти и дух, и материю. Но если для книги ее материальность (бумага, переплет, типографская краска) вынуждена, безусловно, вторична, но ее духовность (ин­формация, знание, образы, эмоции) — сущностна. А для молотка все наоборот. Первична, сущностна его материальность, способность быть использованным для утилитарных задач. А его духовная природа, включение в культур­ный контекст, — вторична и несущественна.

Отношение к человеку и природе

Объектом цивилизации всегда выступает человек. Именно он занимает центральное ме­сто в системе ценностей цивилизации, и в этом смысле она антропоцентрична. Цивилизация заботится о человеческом комфорте. По сути дела, научно-технический прогресс, состав­ляющий вершину цивилизации, направлен отнюдь не на отыскание истины (это удел фи­лософии, искусства и религии), а на комфорт и благосостояние. Конечно, зачастую продук­ты цивилизации оборачиваются для человека катастрофами, природными катаклизмами и вспышками неизвестных доселе заболева­ний. Но объективности ради мы должны при­знать, что все это не что иное, как «побочные эффекты», не запланированные результаты ее антропоцентрической деятельности.

В центре внимания культуры тоже может быть человек. Но не только. Объектом культуры вполне может быть природа, Бог, идея, знание, эмоции… Словом, все что угодно. Даже писсу­ар, как это показал Марсель Дюшан. И в этом смысле, культура, безусловно, полицентрична (многоцентрична, имеет много центров).

Отношение культуры и цивилизации к природе еще более недвусмысленно. Циви­лизация эксплуатирует природу, потребляет и покоряет ее; культура же относится к природе благоговейно: она возвышает ее и преклоняет­ся перед ней.

Отношение к человеку и природе этих двух систем показывает тот факт, что они исходят из двух различных мировоззренческих устано­вок в отношении к ним. Цивилизация видит в человеке «венец природы», противопостав­ляя человека и природу, субъекта и окружаю­щий его мир. Здесь человек стоит над приро­дой, управляет ею, борется с ней и покоряет ее (характерно для Запада). В системе культуры человек, напротив, вписан в природу и окру­жающий мир как в единое целое, составляет с ними гармоническое единство (характерно для Востока). Отсюда и совершенно противо­положные советы, которые дают Восток и Запад при периодически возникающих про­тиворечиях между человеком и окружающим миром. «Измени мир!» — настаивает Запад. «Измени себя!» — учит Восток.

 

Прагматизм и «романтизм»

Прагматизм цивилизации сомнений не вызывает. Все, что делает цивилизация, име­ет яркий утилитарно-прагматический смысл. Если я задам вопрос: «Для чего существует мо­лоток?», большинство вменяемых людей отве­тит: «Для забивания гвоздей». И будут правы. Конечно, молоток можно вставить в рамочку и повестить на стене. В культуре постмодер­низма встречается и не такое. Но изначальная функция молотка определена однозначно.

А на вопрос: «Для чего существует Литургия Рахманинова?» однозначного ответа не после­дует. И не потому, что она никому не нужна, а потому, что она не выполняет никаких утили­тарно-прагматических задач. Кто-то скажет, что музыкой можно лечить людей, кто-то зая­вит, что партитурами можно топить камин. Но вряд ли Рахманинов писал свою «Литургию» для этого. Объекты культуры не несут никакой утилитарно-прагматической нагрузки, и в этом смысле они «романтичны». Мартин Хайдеггер, сравнивая объекты цивилизации и культуры, обращает внимание на изделие. Изделие явля­ется результатом человеческого труда, но оно также сродни художественному произведению (создано человеком), однако в его функции не входит «разверстывание просторов мира» (оно не наполнено духовным содержанием), оно не несет в себе духовного начала. Камень в камен­ном топоре не в состоянии вскрыть своей сущ­ности: она выхолащивается из камня дельно­стью топора. Чем более пригоден топор к рабо­те, тем неощутимее для нас его каменность.

Оппозиция «прагматизм — романтизм» до­статочно универсальна, чтобы отнести ее к людским характерам. В характере человека, как правило, не сочетается прагматика и романти­ка. Мы ищем романтическую натуру для любви и дружбы. Прагматики в дружбе нас не устра­ивают, поскольку мы боимся, что нас станут использовать для достижения неких «темных», корыстных целей. А в бизнесе, напротив, мы тяготеем к прагматичным партнерам, ибо ро­мантика и деньги — вещи несовместные.

В русской и европейской литературе XIX— XX вв. бесчисленное количество раз описана эта дилемма применительно к выбору молодой женщины: за кого выйти замуж? Существует, как правило, альтернатива: романтичный и ни­щий студент и прагматичный и богатый старик (в данном случае, мы берем обобщенные об­разы). Выбор не простой, но взаимоисключа­ющий. Это выбор между интересной, насы­щенной жизнью, любовью и счастьем, с одной стороны, и уверенностью в завтрашнем дне, своем благополучии и благополучии своих де­тей — с другой.

Реализм и символизм

Реальность объектов цивилизации обуслов­лена тем, что их смыслы и значения находятся в них самих. Объект цивилизации самопрезентативен. Молоток или топор не имеют (или почти не имеют) дополнительных смыслов, находящихся за пределами их материально­сти, поскольку они не апеллируют к духовным свойствам мира. Другое дело — каменный то­пор, артефакт древности. Он превращается в предмет культуры в силу того, что «дельность» утратила актуальность, а утилитарная поль­за растворилась в ветхости. Каменный топор становится артефактом, символом прошедшей эпохи, отсылающим нас и свои смыслы в ка­менный век.

Культурные объекты (в особенности объ­екты искусства) суть символы, знаки. Их сущ­ность находится за пределами них самих. На­пример, картина из Третьяковской галереи, рассматриваемая как объект цивилизации, есть лишь ее материальная форма — краска, холст, деревянная рама. Мы должны понимать, что в самой картине нет ни улицы, ни леса, ни дома. Их там не может быть физически. В самой кар­тине нет эмоций, красоты, гармонии, — все это воссоздается в нашем сознании. Картина — лишь знак, символ, своеобразный «трансля­тор» эмоций художника в адрес воспринимаю­щего субъекта (реципиента).

То же можно сказать и о человеке как сим­воле культуры. Вне культуры женщина — всего лишь анатомическое тело, нагромождение ко­стей, мышц и внутренних органов. Свои смыс­лы и значения она приобретает вне своего ма­териального тела, вне самой себя — в характе­ристиках, которые ей предпосылает культура. Если в системе цивилизационных ценностей женщина всего лишь самка (в лучшем случае — эмансипированная «бизнес-леди»), то в систе­ме культуры она превращается в хранительни­цу очага, приобретает собственно женствен­ность, становится неисчерпаемым источником вдохновения поэтов и художников.

Универсализм и специализация

Эта оппозиция категорий кажется наиболее трагической. Именно здесь во всей своей пол­ноте проявляется агрессивность цивилизации по отношению к культуре.

С культурой вроде бы все ясно. Она воспи­тывает культурного человека, нацеливая его на постижение всего, что создало человечество: искусства, науки, религии, философии. Чело­век тем более универсален, чем полнее он ори­ентируется в культурных артефактах.

С цивилизацией, как всегда, все сложнее. Цивилизация не заинтересована в универсальности человека, ее волнует, насколько человек выполняет функции «специалиста». Причем не просто специалиста, а специалиста узкого профиля, поскольку конвейерный метод про­изводства до сих пор никто не отменял. Кон­вейер — идеал цивилизации. Это и наиболее эффективный способ экономики, это и наибо­лее эффективный способ закрепощения чело­века. Чем уже его специализация, тем человек эффективнее с точки зрения производитель­ности труда. В XXI веке мы стали свидетеля­ми критического сужения специализации со­временного работника. «Специалист подобен флюсу», — говорил Козьма Прутков. К. Маркс ставил диагноз более кардинально: «Профес­сиональный кретинизм». Современный сатирик М. Задорнов вводит понятие «специа­листа по правой ноздре», нынешние психологи выражаются более корректно и замысловато: «Эффект интенциональной экстраполяции», подразумевая рассмотрение жизни в целом сквозь призму профессии.

И в самом деле, согласно трудовому зако­нодательству РФ, современный среднестати­стический человек работает пять дней в неде­лю по восемь часов в день. Давайте попробуем вычеркнуть из его жизни время, когда он не в состоянии заниматься собой. Треть жизни — сон. Это чистая физиологическая потребность, от которой отказаться мы не можем. Вычерки­ваем дальше: хождение по магазинам, стояние в очередях, присутствие на собраниях, сове­щаниях вне рабочего времени, обслуживание квартиры и автомобиля, тупое времяпрепро­вождение перед телевизором, приготовление еды. Что еще забыли? Фитнес-центры, Ин­тернет, бесцельные разговоры по телефону, не менее бесцельные переписки в социальных сетях. Список можно пополнять бесконечно, и все это мы прекрасно знаем. Это пресловутая «социализация» и «инкультурация».

И что остается в остатке? Работа. Жизнь пре­вратилась в работу, человек стал специалистом. А это, в свою очередь, означает, что человек не живет, а работает. Точнее, его жизнь рас­сматривается им же самим сквозь призму его работы. Это рыночная ориентация становится доминирующей. Чтобы стало понятнее, приведем примеры.

Любому человеку необходимо мировоз­зрение. Он нуждается в системе ценностей, принципах, в конце концов, в идеалах. Кроме работы, существуют быт, жизнь, которые ста­вят перед ним вопросы, на которые человек не может не реагировать. Противоречие между профессиональной реальностью и бесконеч­ным многообразием жизни заставляет чело­века заполнять духовные ниши, возникающие в результате социальных перегрузок, привычно наработанным профессиональным опытом. Наиболее простой и распространенный способ преодоления этого противоречия — экстрапо­ляция профессиональных интенций человека на мировоззрение в целом. Это некорректное отождествление профессиональной реально­сти и реальной жизни, перенос «ремесленных» установок на все многообразие духовных про­цессов в целом.

Врач-хирург изо дня в день спасает жиз­ни людей, призван облегчать их страдания; он ежедневно сталкивается со смертью, урод­ством, кровью, болью. При этом он должен оставаться хладнокровным и безучастным, способным преодолевать эмоциональную сла­бость перед болезнями и страданием. Ежеднев­ные операции, кромсание скальпелем живой человеческой плоти заставляют его относиться к пациенту как к «куску мяса», «анатомическо­му объекту». Смерть и страдания людей для него будни, ремесло, «конвейер». Ежедневный поток изуродованных и больных тел заставляет хирурга абстрагироваться от восприятия сво­их пациентов как индивидуальностей, людей, обладающих именем и прошлым. Без такого абстрагирования врач никогда не станет про­фессионалом высокого класса, поскольку его эмоции, рефлексирование и сопереживания будут лишь мешать благополучному проведе­нию операций и очень быстро скажутся на его психическом здоровье. Профессиональный цинизм врача — условие его успешной работы, его психического здоровья, а следовательно, и той неоценимой помощи, которую он оказы­вает людям.

Профессиональный цинизм врача — это malumn ecessarium в рамках профессиональ­ной деятельности. Однако человек, ориенти­рованный на социум, глубоко погруженный в процесс дезинтеграции духа, бессознательно начинает переносить эту интенцию за рамки своей работы. Профессия превращается в ми­ровоззрение.

Мы очень хорошо знаем, какой сильный отпечаток на духовности человека оставля­ет служба в Армии. Одна из самых почетных обязанностей гражданина — защита Отечества — всего за один год надолго ломает пси­хику человека, выставляя мир в черно-белом цвете и уча жить по принципу «Так точно!» и «Никак нет!». Для профессиональных офице­ров направленность сознания на уничтоже­ние и насилие нередко заканчивается весьма печально. Вернувшись «на гражданку» после военных действий, они не всегда способны к адаптации к мирной жизни. В итоге герои минувших сражений превращают свою жизнь в грандиозное поле боя и начинают воевать с мифическим противником.

Осталось добавить, что все мы имеем одно общее ремесло. Мы все в какой-то степени, экономисты, бухгалтеры, финансисты. В на­чале XXI века стиль мышления приобрел четко выраженный денежный окрас, и экс­траполяция экономической интенции до­стигла всеобщего характера. Все современное общество предстало в ином качестве: говоря словами известного политэконома, мир пре­вратился в nation of shopkeepers (нацию тор­гашей).

Уникальность и тиражирование

Уникальность произведения искусства об­условлена его тяготением к шедевру, прираще­нию бытия, созиданию доселе несуществую­щего и невиданного. Шедевр по определению не может существовать в нескольких экземпля­рах. Копирование шедевра порождает поддел­ку, «китч» (халтура, псевдоискусство, безвку­сицу, дешевку). Произведение искусства, как и человек, уникально и индивидуально.

Цивилизация же, напротив, основана на конвейерном способе производства, на копи­ровании и тиражировании. А уникальным на конвейере может быть только брак, «неконди­ция». Если Сикстинская Мадонна в качестве объекта культуры существует только в одном экземпляре в Дрездене, то ее изображение на марках, открытках и всевозможных реклам­ных проспектах можно найти в любых уголках планеты. Но почтовая открытка не есть произ­ведение искусства. В Сикстинской Мадонне на открытке не больше духовности, чем в Бенджа­мине Франклине на стодолларовой бумажке. Цивилизация базируется не на уникальности, а на стандарте.

Скептически настроенный читатель мо­жет возразить: «Что же здесь дурного? Циви­лизация и культура занимаются своим делом. В мире хватит места и для шедевров, и для штамповки». И в этом была бы своя правда, если бы не одно «но». Как мы говорили в самом начале, культура неуклонно вытесняется циви­лизацией, и современное общество все больше и больше нацеливается на исключительно ма­териальное производство и потребление, про­изводство и потребление людей.

«Цивилизованное» общество не терпит уникальности. И от штамповки изделий оно переходит к штамповке личностей. Для школь­ников и студентов существует государствен­ный стандарт. Для начальников и подчинен­ных — типовые должностные инструкции. Для интернет-пользователей — трафаретный набор «смайликов». Ну а для власть предержащих — шаблонный протокол.

Цивилизационная машина — это конвей­ер, штампующий личности, «людей без лица». Современная цивилизация подобна гигант­ской мясорубке, перемешивающей «человече­ский материал» в однородную массу специа­листов без индивидуальных свойств. Совре­менный человек превращается в бездушный механизм, обеспечивающий функциониро­вание современной цивилизации. Человек не должен чувствовать, думать, творить; он, как и положено механизму, должен работать. Ког­да он ломается, его чинят, а когда приходит в негодность — сдают в утиль.

Современные философы и культурантропологи, анализируя устоявшиеся в обществе лингвистические конструкции («философия лингвистического анализа»), приходят к выводу, что самоидентификация челове­ка за последние полтора столетия менялась несколько раз. В начале века про людей, упавших в обморок, говорили: «Он лишился чувств», имея в виду душевную, эмоциональ­ную, чувственную его природу. В середине века отношение человека к самому себе из­менилось, и в той же ситуации стали говорить по-другому: «Потерял сознание». Из «чувству­ющего», человек превратился в «думающего». Душевные качества начинают терять безус­ловную ценность. На смену им приходит спо­собность к рационализации, аналитике, рас­судочности. Человек перестает ценить в себе сердце; теперь своим кумиром он делает мозг. Но вот проходит еще полстолетия, и мы снова наблюдаем еще одну смену идентичности. От Homo Sapiens мы эволюционируем до Homo Mechanics. Теперь мы говорим про себя: «Вы­рубился».

Рациональность и органичность

Рациональность цивилизации все всяких сомнений. Нерациональная экономика — это неэффективная, слабая экономика. Противо­речивая правовая система людям невыгодна, нерациональный бизнес убыточен, а нерацио­нальное хозяйствование ущербно. Иными словами, цивилизация эксплуатирует рацио­налистические, аналитические, логические способности человеческой психики.

Но, как утверждают физиологи, человече­ский мозг имеет два полушария. И лишь одно из них отвечает на рациональность. Второе же — за художественно-образное восприятие мира. И именно это полушарие реализует себя в полной мере в культуре, трансляции духов­ных ценностей.

Представьте себе ситуацию проведения со­беседования между молодым специалистом и работодателем. Работодатель задает вопрос: «Скажите, как вы относитесь к Шестой сим­фонии Чайковского? Чувствуете ли вы един­ство с космосом? Каково ваше отношение к категорическому императиву Канта? Что значит для вас «любовь»? В чем смысл жиз­ни?» Вероятно, вы подумаете, что ваш рабо­тодатель сошел с ума. И правильно подумае­те: все эти вопросы не имеют никакого отно­шения ни к вашим будущим обязанностям, ни к цивилизационным ценностям в целом. И здесь не было бы никакой трагедии, если бы мы не наблюдали неуклонное «сползание» человеческих ценностей в сторону собственно цивилизационных.

Культура не чурается рационалистиче­ских подходов к миру. Художники изучают каноны искусства, ученые — методы науч­ных исследований, религиоведы — теоло­гию, а литераторы — технику литературного письма. Но сутью духовной культуры оста­ется стремление к непостижимому; к эсте­тическому, художественно-образному вос­приятию мира, к эмоционально-психоло­гическим переживаниям человека. И в этом смысле культура органична. Она задействует оба полушария человеческого мозга, стре­мится использовать человеческую психику на все 100%. С этой точки зрения, цивили­зация ограничивается лишь одним полуша­рием, атрофируя второе, переводя, таким об­разом, человека в статус своего бездумного и бездушного раба.